Жила-была старуха, и было у нее трое сыновей, высоких как дубы, и очень послушных, но не очень-то умных.

Немалая усадьба крестьянская, дедовский дом со воем его скарбом, виноградник да отличный плодовый сад, скотина и множество птицы составляли хозяйство старухи. К тому Же и денежек белых отложила она про деньки черные, ибо де­сятью узлами вязала каждую денежку и тряслась над каж­дым грошем.

Чтобы не отпускать от себя сыновей, поставила старуха еще два дома рядом — один справа, другой слева от дедов­ского. Но тут же накрепко решила сынов своих и будущих невесток, возле себя держать, в дедовском доме, и никакого раздела не разрешать до самой кончины своей. Так и сдела­ла, и сердце ее смеялось и радовалось при одной только мыс­ли о тем, как счастлива будет она, когда станут ей сыны помогать, а будущие невестки ласкать ее да нежить- Нередко так про себя думала: «Буду за невестками приглядывать, за ра­боту их засажу, в узде держать стану, а в отсутствие сыновей ни на шаг не позволю отойти от дому. Моя-то свекровь — да будет ей земля пухом! — так же со мной поступала. И мой муженек — упокой его, господи! — не мог пожаловаться, что я ему неверна была... или добро его по ветру пустила... хоть и были иногда подозрения... и корил он меня... но теперь это дело прошлое».

Все три старухины сына занимались извозом, зарабатывая немало денег. Но вот пришла пора старшему жениться: по­чуяла это дело баба, волчком завертелась, ища ему невестку. Пять ли, шесть ли сел обшарила, еле-еле невестку себе по вкусу нашла — не больно молодую, высокую, сухопарую, за­то работящую и покорную. Не ослушался сын матери, спра­вили свадьбу, и надела старуха свекровью рубаху, да еще с неразрезанным воротом, а это значит, что не должна быть свекровь сварливой и с утра до вечера всех поедом есть.

Как сыграли свадьбу, отправились сыновья по своим де­лам, а невестка со свекровью дома осталась- В тот же день принялась старуха невестину жизнь налаживать. Считала она, что новому ситу не на полке место. «Зачем я ухват себе сделала? Чтобы не обжигаться» — говорила она. Залезает она проворно на > чердак, спускает оттуда кадку с перьями, еще от покойной свекрови, несколько связок конопли и четверик- другой проса.

— Вот я, невестушка, придумала, что тебе по ночам де­лать-то. Ступку возьмешь в кладовой рядом, веретена в ку­бышке под лавкой, а прялку за печкой. Когда наскучит перья щипать, будешь зерно толочь, а муж с дороги вернется — приготовим пилав со свиными копчеными ребрышками и на славу полакомимся! Теперь же, чтобы передохнуть, сунь себе прялку за пояс, до утра пряжу спряди, общипи перья и зер­но истолки. Сама я прилягу маленько, а го все кости трещат после свадьбы вашей. Знай, однако же, что сплю я по-заячьи и окромя этой пары глаз есть у меня ещё на затылке и тре­тий, который всегда открыт и видит и днем и ночью, что в доме творится. Понятно, что я сказала?

— Да, маменька. Вот бы только поесть чего...

— Поесть? Одной луковицы, головки чеснока, куска хо­лодной мамалыги с полки за глаза хватит для такой молоду­хи, как ты. Молоко, брынзу, масло и яйца лучше соберем да на рынок отнесем, чтобы хоть сколько денег сколотить; в до­ме одним едоком больше стало, того и гляди, не на что будет поминки по мне справить.

Когда наступил вечер, улеглась баба в постель, лицом к стене, чтобы свет от коптилки не мешал, не забыв еще раз на­помнить невестке, что будет за нею присматривать; но сон ее тут же сморил. Пока баба храпела, бедная невестка труди­лась не покладая рук, то перья общипывала, то на пряжу по­плевывала, то зерно толкла, шелуху веяла. Когда же сон ей глаза туманил, умывала она лицо студеной водой, чтобы не приметила чего неусыпная свекровь да на нее не прогневалась. Промаялась бедняжка далеко за полночь, а к рассвету одолел ее сон, и заснула она посреди перьев, конопли, веретен с пряжей и просяной шелухи.

Старуха же, поскольку с курами спать легла, поднялась ни свет, ни заря и давай по дому топать да дверьми хлопать — бедная невестка и задремать не успела, как следует, а волей- неволей пришлось встать, руку у свекрови поцеловать, пока­зать, что за ночь наработала. Мало-помалу притерпелась не­вестка, и баба осталась довольна своим выбором.

Через несколько дней воротились сыновья домой, и моло­дая жена при виде мужа позабыла свои печали.

Вскоре пристроила баба и среднего сына. Невестку себе выбрала по образу и подобию первой. Правда, чуть постар­ше и немного косую при этом, зато работягу на редкость.

После свадьбы снова уехали сыновья в извоз, и опять ос­тались невестки со свекровью дома. Как повелось, задала она им работу полной мерой, а сама, как свечерело, так и улег­лась, наказав невесткам быть прилежными и не заснуть нена­роком, ибо видит их око ее недреманное.

Старшая невестка рассказала другой про всевидящий глаз свекрови, стали они друг дружку подгонять, и с тех пор рабо­та так и кипела в их руках. А свекровь как сыр в масле ка­талась.

Однако не все коту масленица. Много ли, мало ли прош­ло, — наступает время и младшему жениться. Очень хоте­лось старухе неразлучную троицу невесток иметь, и пригля­дела она заранее девушку. Но не всегда так сбывается, как желается, выходит и так, как случается. В одно прекрасное утро приводит сынок невестку к маменьке в дом.- Почесала старуха затылок, туда-сюда, ан делать нечего; хочешь-не хо­чешь справили свадьбу и все тут!

После свадьбы снова разъехались мужья по своим делам, а невестки со свекровью дома остались. Опять задает им ста­руха работу, и лишь наступает вечер, спать укладывается, как обычно. Старшие невестки, видя, что молодая к работе не льнет, говорят:

— Ты не отлынивай, а то ведь маменька видит нас.

— Как так? Ведь она спит. И потом, разве это дело — нам работать, а ей спать?

— Ты не смотри, что маменька храпит, — говорит сред­няя. — На затылке у нее недреманное око есть, которым ви­дит она все, что мы делаем, а ведь ты маменьку нашу не зна­ешь, рассола ее еще не хлебала.

— На затылке?.. Все видит?.. Рассола ее не хлебала?.. Хорошо, что напомнили... Чего бы нам, голубушки, поесть, а?

— Жареных слюнок, золовушка милая... А уж коли вов­се невтерпеж, возьми из шкафчика кусок мамалыги с луко­вицей и ешь.

— Лук с мамалыгой? Да в нашем роду испокон веков та­кого никто не едал. Разве нету сала на чердаке? Масла нет? Яиц нет?

— Как же, все есть, — отвечают старшие, — да только маменькино это.

— Я так думаю: все, что маменькино, то и наше, а что наше, то и ее. Золовушки, ну-ка шутки в сторону. Вы работай­те, а я чего-нибудь вкусненького настряпаю и вас позову.

— Да что ты, в самом деле?!— испугались старшие. — Ду­маешь, нам жизнь надоела? На улицу баба выгонит...

— Ничего с вами не - станется. Если начнет расспрашивать, все на меня валите, я за всех отвечать буду.

— Ну... если так... делай, как знаешь; только нас, смотри, в беду не впутывай.

— Перестаньте, девчата, замолчите. Ни к чему мне мир, дорога ссора.

И вышла, напевая:

Не горазд бедняк добром

— Держит дом своим горбом.

Не проходит и часу — полная печь пирогов настряпана: куры, на вертеле подрумяненные, в масле жаренные, полная миска творогу со сметаной и мамалыжка на столе. Зовет младшая невестка старших в бордей, за стол усаживает.

— Ешьте, золовушки, на здоровье и бога хвалите, а я жи­вехонько в погреб сбегаю, кувшин вина принесу, чтобы пиро­ги в горле не застревали.

Когда поели они изрядно и выпили, захотелось им спеть:

Ой, свекруха, кислый плод!

Сколь ни зрей, а труд пропащий,

Все равно не станешь слаще.

Хоть всю осень зрей уродина,

Будешь кислой, как смородина.

Зрей хоть год, хоть не один

— Будешь горькой, как полынь.

Зло, свекровь, Хмуришь бровь,

Входишь в дом, Как с ножом,

Смотришь колко, Как иголка...

Ели они, пили и пели, пока не заснули на месте- Когда же поднялась старуха на рассвете — невесток и духу нет. Выбе­жала в испуге, ткнулась туда-сюда, в бордей заглянула — и что видит? Бедняжки-невесточки свекровь свою поминают... Перья по полу разбросаны, тарелки, объедки повсюду, кув­шинчик с вином опрокинут — дерзость неслыханная!

— Это что такое? — в ужасе закричала она.

Вскочили невестки, как ужаленные; старшие, как осино­вый лист, дрожат, головы со стыда опустили. А виновница говорит:

— Разве вы не знаете, маменька, что отец мой с матерью сюда приезжали, мы им еды настряпали, кувшин вина поста­вили и заодно уж повеселились и сами маленько. Только- только уехали они.

— Неужто они меня спящей видели?

— А то как же, маменька?

— Вы меня почему же не разбудили, чума вас возьми!?

— Да мне, маменька, девчата сказывали, будто вы и во сне все видите. Я и подумала, что, верно, рассердились вы на отца моего и мать мою, если вставать не желаете. И до того они, бедные, запечалились, что даже еда им впрок не шла.

— Хорошо же, разбойницы, достанется вам теперь от меня!

С той поры дня спокойного не имели они у свекрови. Стои­ло ей вспомнить про хохлаток своих любезных, про вино, вы­питое, про добро, на ветер пущенное, про то, как застали ее свояки в неприглядном виде, во сне — так и лопалась со злос­ти и грызла невесток, как червь дерево точит.

Даже старшим невесткам невмоготу стало от ее языка, а младшая думала, думала, да и придумала, как расквитаться со свекровью и заодно так сделать, чтобы наследством своим распорядилась старуха, как никто никогда не распоряжался.

— Золовушки, — сказала она однажды, когда остались они одни на винограднике — Не будет нам житья в этом до­ме, пока не избавимся раз навсегда от ведьмы-свекрови.

— Как же нам быть?

— Делайте, как научу вас, и ни о чем не тревожьтесь.

— Что нам делать? — спрашивает старшая.

— Все ворвемся в комнату к старухе, ты ее за патлы хва­тай и двинь что есть мочи головой о восточную стенку; ты ее таким же порядком — о западную; а уж я что сделаю, сами увидите.

— А когда мужья вернутся, что будет?

— Вы тогда и виду не подавайте; мол, знать не знаем, ведать не ведаем. Я сама говорить буду, и все как нельзя луч­ше обойдется.

Те согласились, побежали в дом, схватили старуху за воло­сы и давай ее головой о стены колотить, пока голову не рас­шибли. А младшая, самая озорная, как швырнет старуху по­среди комнаты и ну ее ногами топтать, кулаками месить; пос­ле язык изо рта у нее вытянула, иглою проткнула, солью и перцем посыпала, до того вспух и вздулся язык — пикнуть свекровь не может. Побитая, растерзанная, свалилась стару­ха — вот-вот ноги протянет. По совету зачинщицы, уложили ее невестки в чистую постель, чтобы вспомнила она то время, когда невестой была; потом стали из ее сундука горы полот­на вытаскивать да друг дружку локтями подталкивать, меж собой говорить о привидениях и прочих ужасах, которых од­них хватило бы бедную старуху в могилу вогнать.

Вот и сбылось то счастье, о котором она мечтала!

А тут со двора скрип возов доносится — мужья приехали. Выбежали жены навстречу, по наущению младшей кинулись им на шею и ну целовать да миловать, одна пуще другой.

— А маменька что? — спросили хором мужья, распрягая иолов.

— Маменька наша, — выскочила младшая вперед дру­гих,— маменька захворала, бедняга; как бы не приказала нам долго жить.

— Что? — всполошились мужья, роняя из рук притыки.

— Да вот, дней пять назад погнала она телят на выгон и, видать, ветром дурным ее продуло, бедную!.. Злые духи язык и ноги у нее отняли.

Бросились сыновья опрометью в дом, к постели старухи­ной; несчастную, как бочку, раздуло, и было ей не под силу даже слово вымолвить; однако не вовсе она сознание утрати­ла. С трудом шевельнула рукой, показала на старшую невест­ку и на восточную стену, потом на среднюю невестку и на запад­ную стену, после на младшую невестку и на пол посреди комна­ты, через силу поднесла руку ко рту и впала в глубокий обморок.

Сыновья рыдали навзрыд, не понимая ее знаков. А млад­шая невестка, тоже делая вид, что плачет, спрашивает:

— Вы что же, не понимаете, чего маменька хочет?

— Нет, отвечают те.

— Бедная маменька последнюю волю вещает, велит, что­бы старший брат в том доме поселился, что на восточной сто­роне; средний — в том, что на западной, а мы, самые млад­шие, чтобы здесь оставались, в дедовском доме.

— Правильно говоришь, жена, — ответил муж.

И так как другим возразить было нечего, то и осталось завещание в силе:

Старуха кончилась в тот же день, и невестки, распустив волосы, так причитали по ней, что село гудом гудело. Через два дня схоронили ее с большим почетом, и среди женщин села и всей округи только и разговоров было, что про свекровь и ее трех невесток, и все говорили: счастлива она, что умерла, ибо есть, кому ее оплакивать!