Говорят, жили когда-то дед да баба; деду сто лет исполнилось, а бабе девяносто. И оба они были белее зимы и пасмурнее ненастья оттого, что детей не имели. Очень уж хотелось иметь им ребенка, хоть одного, ибо дни и ночи напролет проводили они, как сычи, одиноко, даже в ушах от тоски звенело. Да и жили они не бог весть, в каком достатке: лачуга никудышная, рваные тряпки на лаицах (вделанные в пол скамьи-лежанки) ‒ вот и все их добро. А с некоторых пор и вовсе тоска их загрызла, ибо ни одна душа к ним беднякам, как к зачумленным, не заглядывала.

 Однажды вздохнула баба тяжко и говорит деду:

 ‒ Дед, а дед! С каких пор себя помним, никто нас «отцом-матерью» не назвал! Не грех ли этак и жить на белом свете? Потому я так думаю», что в доме, где нет детей, и благословения божьего быть не может.

 ‒ Так-то оно так, баба, да что против воли божьей поделаешь?

 ‒ Верно, старче, твоя, правда. Только знаешь, что я ночью надумала?

 ‒ Буду знать, баба, коли скажешь.

 ‒ Завтра, как день забрезжит, встань и ступай, куда глаза глядят. И кто бы ни вышел первым тебе навстречу, человек ли, змея ли, другая ли тварь какая, клади в котомку и домой неси. Вырастим его, как сумеем, и быть ему нашим дитятком. Дед, которому тоже одиночество опостылело и детей иметь хотелось, стал на другой день чуть свет и с котомкой на палке пошел, как баба сказала...

Идет он, идет по оврагам, пока не набрел на большую лужу, а в луже той свинья с двенадцатью поросятами барахтается, на солнце греется. Приметила свинья деда, захрюкала, прочь побежала, а поросята за ней. Только один, поплоше, сапной, шелудивый весь, увязнув в грязи, на месте остался. Схватил его дед, сунул в котомку, каким был ‒ полным грязи и прочих прелестей ‒ и домой.

«Слава тебе, господи, ‒ думает дед, ‒ что смогу моей бабе утешение доставить. Кто знает, бог ли, черт ли ее надоумил?»

Вернулся дед домой, говорит:

 ‒ Вот, баба, какое дитятко я тебе, принес! Пусть будет жив и здоров?

На славу сынишка, чернобровый, ясноглазый, лучше некуда! Весь в тебя просто вылитый! А теперь готовь корыто и обмой его, как ребят обмывают, потому что, сама видишь, запылился малость малютка...

 ‒ Старче, старче,— говорит баба,— не смейся. Тоже это тварь божья, как и мы. Может, еще и безвиннее нашего. Проворно, словно молодая, приготовила старуха щепок, согрела воду. Была она умелой повитухой, а потому ловко искупала поросенка, каждый его суставчик маслом из плошки смазала, размяла-разгладила, за нос подергала, пощекотала, чтобы от сглаза уберечь, расчесала ему щетинку частым гребнем. Словом, так хорошо старуха за ним ухаживала, что через пару дней от всех его болезней и следа не осталось.

А с отрубей да с очистков стал поросенок поправляться, расти начал прямо на глазах ‒ любо-дорого смотреть!.. Старуха места себе не находит от радости ‒ такой сынок у нее растет: статный, славный, плотненький, как огурчик! И пусть хоть весь свет говорит, что урод он, да и нахал порядочный, она все будет на своем стоять ‒ ребенок как ребенок, и другого ей не нужно! Одно лишь огорчало старуху: как ни старалась, не могла добиться от него заветных слов ‒ «батюшка» и «матушка»...

Собрался как-то старик в город на базар купить кое-чего.

 ‒ Не забудь, старый, ‒ наказала старуха, ‒ сладких рожков нашему сыночку купить. Уж очень он, малютка, их любит!

 ‒ Ладно, старая, куплю! ‒ отозвался старик, а сам подумал: «Будь моя воля ‒ накормил бы я тебя, свинячье отродье! Житья от тебя не стало! Самим едва на хлеб да на соль хватает, а тут еще тебе лакомства покупай!.. Согласился я старухе потакать, а теперь хоть из дома беги!..»

Долго ли, коротко, сходил старик на базар, купил, чего надобно, а как домой воротился, старуха его спрашивает, по обычаю своему:

 ‒ Что, старче, в городе разузнал?

 ‒ А что я там мог разузнать, старая? Принес весть одну, не очень- то добрую: царь собирается дочку свою замуж выдавать...

 ‒ Чем же не добра эта весть?

 ‒ А ты погоди малость! Это еще не все! Я там такое услышал ‒ волосы дыбом встали!.. Вот доскажу все до конца ‒ и у тебя, старая, сердце сожмется!..

 ‒ Это почему же, старче? Чур, меня от беды!..

 ‒ А вот слушай, почему... Объявили царские гонцы по всему белу свету, что любой, кто построит от своего двора до царского дворца мост золотой, самоцветами выложенный, и чтобы по обеим сторонам моста деревья росли, а на деревьях бы птицы пели невиданные, ‒ получит в жены царевну и полцарства в придачу. Но кто к царевне посватается, а мост, такой, как сказано, построить не сумеет, ‒ головы лишится!.. И много, говорят, приходило с тех пор царевичей да королевичей из бог весть, каких царств-государств, да ни один из них не сумел наказ исполнить. А наш царь как порешил, так и делает: всем им головы рубит без всякой пощады. Весь народ плачет от жалости! Что теперь скажешь, старая? Добрую я весть принес? Да еще, говорят, царь даже заболел с досады!..

 ‒ Ох, старче! У царей болезни, что у нас с тобой здоровье! А вот царевичей-королевичей, о каких ты рассказал, ‒ так жалко, что сердце разрывается! А того пуще ‒ их матерей жаль! Хорошо, что наш говорить не умеет. Уж ему-то не придет в голову такая блажь, как тем царевичам!..

 ‒ Хорошо-то оно хорошо, старая, только еще лучше было бы, ежели у кого-нибудь нашелся бы сын такой, что и мост бы построил, и царевну в жены взял! Дело это ‒ боже ты мой, какое трудное, знаю! Зато и слава великая ‒ на весь белый свет!..

Пока старики между собой разговаривали, поросенок лежал на подстилке под печкой, задрав вверх свой пятачок, глаз с них не сводил, слушал в оба уха, о чем говорят, и только похрюкивал время от времени.

 Разговаривают старики и вдруг слышат из-под печки:

 ‒ Батюшка! Матушка! Я мост построю!..

Старуха с ног свалилась от радости. А старик подумал, что это черт над ними подшучивает. Изумился он, испугался. Оглядел всю хижину, никого не увидел. Тут поросенок снова заговорил:

 ‒ Не бойся, батюшка, это я!.. Подними лучше матушку да ступай к царю. Скажешь, что я берусь тот мост построить!..

 ‒ Да разве ты сумеешь, сынок?

 ‒ Это уж, батюшка, не твоя забота! Ты только сходи к царю да перескажи ему мои слова...

 Старуха уже пришла в себя. Поцеловала поросенка и говорит:

 ‒ Сыночек мой милый! Не подставляй голову под топор! Не оставляй нас без всякой опоры, среди чужих людей! Не разбивай нам сердце!

 ‒ Не тревожься обо мне, матушка! Жив я буду ‒ не помру. Ты еще узнаешь, кто я такой!..

Старику сказать было нечего. Расчесал он покрасивее бороду, посох свой взял, вышел из дома и пошагал к царю.

Придя в столицу, он прямо в царский дворец направился. Увидел его один из стражей и спрашивает:

 ‒ Чего тебе, старик, надобно?

 ‒ Царь мне нужен. Мой сын берется мост построить.