Жила-была старуха, и было у нее трое сыновей, высоких как дубы, и очень послушных, но не очень-то умных.

Немалая усадьба крестьянская, дедовский дом со воем его скарбом, виноградник да отличный плодовый сад, скотина и множество птицы составляли хозяйство старухи. К тому Же и денежек белых отложила она про деньки черные, ибо де­сятью узлами вязала каждую денежку и тряслась над каж­дым грошем.

Чтобы не отпускать от себя сыновей, поставила старуха еще два дома рядом — один справа, другой слева от дедов­ского. Но тут же накрепко решила сынов своих и будущих невесток, возле себя держать, в дедовском доме, и никакого раздела не разрешать до самой кончины своей. Так и сдела­ла, и сердце ее смеялось и радовалось при одной только мыс­ли о тем, как счастлива будет она, когда станут ей сыны помогать, а будущие невестки ласкать ее да нежить- Нередко так про себя думала: «Буду за невестками приглядывать, за ра­боту их засажу, в узде держать стану, а в отсутствие сыновей ни на шаг не позволю отойти от дому. Моя-то свекровь — да будет ей земля пухом! — так же со мной поступала. И мой муженек — упокой его, господи! — не мог пожаловаться, что я ему неверна была... или добро его по ветру пустила... хоть и были иногда подозрения... и корил он меня... но теперь это дело прошлое».

Все три старухины сына занимались извозом, зарабатывая немало денег. Но вот пришла пора старшему жениться: по­чуяла это дело баба, волчком завертелась, ища ему невестку. Пять ли, шесть ли сел обшарила, еле-еле невестку себе по вкусу нашла — не больно молодую, высокую, сухопарую, за­то работящую и покорную. Не ослушался сын матери, спра­вили свадьбу, и надела старуха свекровью рубаху, да еще с неразрезанным воротом, а это значит, что не должна быть свекровь сварливой и с утра до вечера всех поедом есть.

Как сыграли свадьбу, отправились сыновья по своим де­лам, а невестка со свекровью дома осталась- В тот же день принялась старуха невестину жизнь налаживать. Считала она, что новому ситу не на полке место. «Зачем я ухват себе сделала? Чтобы не обжигаться» — говорила она. Залезает она проворно на > чердак, спускает оттуда кадку с перьями, еще от покойной свекрови, несколько связок конопли и четверик- другой проса.

— Вот я, невестушка, придумала, что тебе по ночам де­лать-то. Ступку возьмешь в кладовой рядом, веретена в ку­бышке под лавкой, а прялку за печкой. Когда наскучит перья щипать, будешь зерно толочь, а муж с дороги вернется — приготовим пилав со свиными копчеными ребрышками и на славу полакомимся! Теперь же, чтобы передохнуть, сунь себе прялку за пояс, до утра пряжу спряди, общипи перья и зер­но истолки. Сама я прилягу маленько, а го все кости трещат после свадьбы вашей. Знай, однако же, что сплю я по-заячьи и окромя этой пары глаз есть у меня ещё на затылке и тре­тий, который всегда открыт и видит и днем и ночью, что в доме творится. Понятно, что я сказала?

— Да, маменька. Вот бы только поесть чего...

— Поесть? Одной луковицы, головки чеснока, куска хо­лодной мамалыги с полки за глаза хватит для такой молоду­хи, как ты. Молоко, брынзу, масло и яйца лучше соберем да на рынок отнесем, чтобы хоть сколько денег сколотить; в до­ме одним едоком больше стало, того и гляди, не на что будет поминки по мне справить.

Когда наступил вечер, улеглась баба в постель, лицом к стене, чтобы свет от коптилки не мешал, не забыв еще раз на­помнить невестке, что будет за нею присматривать; но сон ее тут же сморил. Пока баба храпела, бедная невестка труди­лась не покладая рук, то перья общипывала, то на пряжу по­плевывала, то зерно толкла, шелуху веяла. Когда же сон ей глаза туманил, умывала она лицо студеной водой, чтобы не приметила чего неусыпная свекровь да на нее не прогневалась. Промаялась бедняжка далеко за полночь, а к рассвету одолел ее сон, и заснула она посреди перьев, конопли, веретен с пряжей и просяной шелухи.

Старуха же, поскольку с курами спать легла, поднялась ни свет, ни заря и давай по дому топать да дверьми хлопать — бедная невестка и задремать не успела, как следует, а волей- неволей пришлось встать, руку у свекрови поцеловать, пока­зать, что за ночь наработала. Мало-помалу притерпелась не­вестка, и баба осталась довольна своим выбором.

Через несколько дней воротились сыновья домой, и моло­дая жена при виде мужа позабыла свои печали.

Вскоре пристроила баба и среднего сына. Невестку себе выбрала по образу и подобию первой. Правда, чуть постар­ше и немного косую при этом, зато работягу на редкость.

После свадьбы снова уехали сыновья в извоз, и опять ос­тались невестки со свекровью дома. Как повелось, задала она им работу полной мерой, а сама, как свечерело, так и улег­лась, наказав невесткам быть прилежными и не заснуть нена­роком, ибо видит их око ее недреманное.

Старшая невестка рассказала другой про всевидящий глаз свекрови, стали они друг дружку подгонять, и с тех пор рабо­та так и кипела в их руках. А свекровь как сыр в масле ка­талась.

Однако не все коту масленица. Много ли, мало ли прош­ло, — наступает время и младшему жениться. Очень хоте­лось старухе неразлучную троицу невесток иметь, и пригля­дела она заранее девушку. Но не всегда так сбывается, как желается, выходит и так, как случается. В одно прекрасное утро приводит сынок невестку к маменьке в дом.- Почесала старуха затылок, туда-сюда, ан делать нечего; хочешь-не хо­чешь справили свадьбу и все тут!

После свадьбы снова разъехались мужья по своим делам, а невестки со свекровью дома остались. Опять задает им ста­руха работу, и лишь наступает вечер, спать укладывается, как обычно. Старшие невестки, видя, что молодая к работе не льнет, говорят:

— Ты не отлынивай, а то ведь маменька видит нас.

— Как так? Ведь она спит. И потом, разве это дело — нам работать, а ей спать?

— Ты не смотри, что маменька храпит, — говорит сред­няя. — На затылке у нее недреманное око есть, которым ви­дит она все, что мы делаем, а ведь ты маменьку нашу не зна­ешь, рассола ее еще не хлебала.

— На затылке?.. Все видит?.. Рассола ее не хлебала?.. Хорошо, что напомнили... Чего бы нам, голубушки, поесть, а?

— Жареных слюнок, золовушка милая... А уж коли вов­се невтерпеж, возьми из шкафчика кусок мамалыги с луко­вицей и ешь.

— Лук с мамалыгой? Да в нашем роду испокон веков та­кого никто не едал. Разве нету сала на чердаке? Масла нет? Яиц нет?

— Как же, все есть, — отвечают старшие, — да только маменькино это.

— Я так думаю: все, что маменькино, то и наше, а что наше, то и ее. Золовушки, ну-ка шутки в сторону. Вы работай­те, а я чего-нибудь вкусненького настряпаю и вас позову.

— Да что ты, в самом деле?!— испугались старшие. — Ду­маешь, нам жизнь надоела? На улицу баба выгонит...

— Ничего с вами не - станется. Если начнет расспрашивать, все на меня валите, я за всех отвечать буду.

— Ну... если так... делай, как знаешь; только нас, смотри, в беду не впутывай.

— Перестаньте, девчата, замолчите. Ни к чему мне мир, дорога ссора.

И вышла, напевая:

Не горазд бедняк добром

— Держит дом своим горбом.

Не проходит и часу — полная печь пирогов настряпана: куры, на вертеле подрумяненные, в масле жаренные, полная миска творогу со сметаной и мамалыжка на столе. Зовет младшая невестка старших в бордей, за стол усаживает.

— Ешьте, золовушки, на здоровье и бога хвалите, а я жи­вехонько в погреб сбегаю, кувшин вина принесу, чтобы пиро­ги в горле не застревали.

Когда поели они изрядно и выпили, захотелось им спеть:

Ой, свекруха, кислый плод!

Сколь ни зрей, а труд пропащий,

Все равно не станешь слаще.

Хоть всю осень зрей уродина,

Будешь кислой, как смородина.

Зрей хоть год, хоть не один